Белорусская писательница, лауреат Премии мира Союза немецкой книготорговли рассказала DW о своем видении событий на Украине и о том, что на самом деле могло бы вызвать перемены.

Deutsche Welle: Актуальные события на Украине сейчас мало кого оставляют равнодушным. Как вы воспринимаете присходящее?

Светлана Алексиевич: Это очень трагическая ситуация, потому что в течение нескольких дней был взорван тот мир, который с таким трудом выстроили после Второй мировой войны, после стольких страданий. И это,конечно, совершенно неожиданно. В моей книге "У войны неженское лицо" одна из героинь рассказывает, как они, когда было объявлено о победе, расстреливали всю ночь оставшиеся патроны. Им казалось, что они больше никогда не понадобятся, что люди больше никогда не допустят выяснения отношений таким образом. И вдруг оказывается, что националистические идеи живучие. Вот это собирание земель, свой-чужой...

- В своем эссе для немецкой газеты Frankfurter Allgemeine вы говорите о типичном российском почерке, о том, что похожий сценарий вы уже видели в Афганистане, в Абхазии, Грузии...

- Когда я писала книгу "Цинковые мальчики" и была на "советской войне" в Афганистане, я была свидетелем того, как ребятам без конца внушали, что если бы не вы, тут бы оказались американцы и наша граница была бы открыта, и какие вы герои, что вы это сделали. Я думаю, что то же самое сейчас говорят и ребятам, которые стоят в Крыму. И это очень грустно.

- По вашему мнению, почему человеком так легко управлять?

- Есть вопросы, на которые никто не имеет ответа. Ни политики, ни ученые, ни искусство. Как там у Достоевского: добро и зло борются, а поле их битвы - сердца людей. И мы, как оказывается, никак не защищены. Огромный мир - и все сейчас испытывают беспомощность.

- То, как в России реагируют на присоединение Крыма, вы называете "феноменом коллективного Путина". То есть вина в происходящем тоже коллективная?

- Нет, это подразумевает то, что взять Крым только формально решил Путин, а неформально, если глубоко задуматься над этой проблемой, - это заказ общества, это "красный человек". Его "коллективное бессознательное" нашло такую форму выражения. Почему сейчас самое ругательное слово - "либерал", "демократ"? Потому что существует огромная ненависть к тому, что было в 1990-е годы, у людей, которые чувствуют себя униженными, обманутыми.
Советский флаг в Крыму

''Красный человек'' берет реванш

Обычное обывательское мышление не способно прослеживать вещи до конца, оно хватается за какие-то поверхностные вещи. Да, это действительно так: их унизили, обобрали. Огромной страны, в которой они выросли, нет. Больше половины русского населения живет плохо. И конечно, вот этот "красный человек" берет реванш. Вы думаете, что он исчез, что советские идеи мертвы? Ничего подобного.

- Но что же "красный человек" для себя от этого выигрывает?

- Вы посмотрите, какой взрыв патриотизма, какая милитаристская истерика! Потому что это глубоко сидит в ментальности: мы - большая страна, мы - сильные, нас все боятся. Не говоря о том, что в Крыму люди действительно голосовали за присоединение к России. Такие проблемы надо решать другими путями. Есть же международные решения таких вопросов. Но это требовало времени и совсем других представлений о мире. У наших политиков - устаревшая картина мира. Они думают, что можно по-прежнему править с помощью оружия, силой, наглостью. Дай бог, чтобы западным политикам хватило ума найти решение, чтобы не началась третья мировая война. Война всегда начинается с таких формальных, небольших причин.

Украина - это же огромнейшая страна. Она не единая. Вот я, например, сама родилась в Ивано-Франковске, на западе, а всю жизнь ездила к бабушке, она - из Винницкой области, что ближе к востоку. Конечно, восток больше ориентируется на Россию, запад - на Европу, но антирусские настроения везде сильны. Бабушка в детстве пугала: "Не будешь слушаться - москали придут". А голодомор... Это глубокая историческая обида в сознании украинского народа.

- Очевидно, что старая система представлений все же дает трещину. Есть люди, которые хотят перемен, проявляют мужество, выходят на площади. Не только на Украине, но и в России, и в Беларуси...

- Даже не верится, что всего лишь два года назад были "белые ленточки". А сейчас, после того, как несколько человек получили реальный срок, все это заглохло. У людей появляется страх. Хотя вот на марш против войны на Украине достаточно много людей вышло. Это тоже о чем-то говорит.

Но меня саму очень поражает поведение русской элиты. Как раз народ ожидает, что она будет с ним, а оказалось иначе. Кого мы видим вместе с народом? Улицкую, Акунина... Совсем немногих. А остальные - с Путиным. Стали государственниками, державниками, патриотами, православными. В 1990-е годы мы все ходили на демонстрации, верили в перемены. Но мы были абсолютными романтиками. Никто из нас 20 лет назад не мог бы поверить, что это все может случиться, что на сцену выйдут самые темные, самые примитивные силы, что молодежь опять будет читать Маркса- Ленина...

Хотя тут надо признать, что когда я писала книгу "Время секонд хэнд", я очень редко слышала, чтобы люди были довольны тем, что произошло. Все хотели не этого, не капитализма, а социализма с человеческим лицом. Им не нравится то, что получилось.
Контекст
Светлана Алексиевич: Коллективный Путин

В немецкой газете Frankfurter Allgemeine появилось эссе Светланы Алексиевич - блестящего мастера художественно-документальной прозы, лауреата Премии мира Союза немецкой книготорговли. DW публикует это эссе с некоторыми сокращениями.
Страшный бедный "красный человек" Светланы Алексиевич
"Последний шанс" Украины
Виктор Ерофеев: Как вернуть России Аляску и где конец Путина
Владимир Каминер: Путину может помочь только Меркель

- Но это же типично для народных революций: люди выходят на улицу, руководствуясь эмоциями, а дальнейшую стратегию никто рационально не продумывает...

- Конечно, к сожалению, ни одна революция не делается красиво. Все это в крови, достаточно подумать о Майдане. И много темного происходит во время революции. А уж после революции - и вообще: к власти приходят мародеры. Во-вторых, сама свобода - это огромная работа. В Германии свободу столетиями оттачивали, и то вон как тут каждый вопрос обсуждается. А у нас думали, что свобода - это как швейцарский шоколад: привезли пару вагонов - и полно свободы!

- Повлиял ли Майдан на соседние страны? Возможна ли цепная реакция, например, в Беларуси?

- Я могу вам сказать, что в Беларуси этого в ближайшее время не будет. Потому что это - маленькая страна. Существует проблема запаса элиты, тех, кто бы мог поднять народ, найти для него слова, идеи. И в то же время во главе стоит очень сильный, наглый, харизматичный и опытный лидер, который никогда уже не отдаст власть без крови. А крови сегодня никто не хочет.

Я когда смотрела, как отважно вели себя украинцы, как эти молодые люди погибали, это было двойное чувство. С одной стороны - гордость, восхищение. А с другой - мне эта цена казалась непомерно большой. Мне не нравятся революции. Я за эволюционный, медленный путь. Чтобы гражданское общество формировалось, развивалось. Но ведь людям все время невтерпеж. А мне кажется, что в том, что касается исторических путей, спешить не надо. Тем более на постсоветстком пространстве.

- Правда ли, что в Беларуси в моду входит белорусский язык, народ посещает языковые курсы? В каком состоянии сейчас находится белорусское национальное самосознание?

- Да, это на самом деле так. Я считаю, что к этому подтолкнула украинская революция. Вдруг, когда все увидели, как украинцы могут отстоять свое, в массовом сознании белорусов произошел какой-то щелчок. Сначала, когда первые курсы открывали, на большой наплыв не надеялись, и вдруг оказалось, что они были заполнены за 15 минут. И так дальше пошло. Когда наш писатель-историк Владимир Орлов выступает, полные залы молодежи собираются. Они хотят знать историю, задают вопрос ы. Я думаю, что накопление сопротивления происходит. Оно не такое быстрое, как хотелось бы, но и не надо торопиться. Надо дать народу для этого созреть.

- Есть ли надежда на то, что украинско- российский конфликт вскоре разрешится?

- Я думаю, это все еще долго будет продолжаться. Будет долгая попытка помешать Украине пойти в сторону Европы. Потому что Россия не может представить себе, что Украина - это отдельная страна и что она пойдет своим путем. Я сторонник того, чтобы Запад как можно больше помогал Украине, чтобы там скорее начались заметные для народа перемены.

И вот это уже подействует на соседей. Сейчас можно говорить скорее об отрицательном влиянии Майдана. Люди испугались, никто не хочет умирать. Люди почувствовали вкус жизни. Вот когда они увидят, что украинцы начнут иначе жить, когда этот порыв народа конвертируется в достоинство нации, это будет лучшей агитацией за новое будущее. Я - сторонник ползучей эволюции.
13 октября во Франкфурте Светлане Алексиевич была торжественно вручена Премия мира Союза немецкой книготорговли. DW публикует (с некоторыми сокращениями) текст ее выступления.
Светлана Алексиевич выступает на торжественном вручении ей Премии мира

У Достоевского в "Легенде о Великом инквизиторе" идет спор о свободе. О том, что путь свободы трудный, страдальческий, трагический… Человек должен все время выбирать: свобода или благополучие и устроение жизни, свобода со страданиями или счастье без свободы. И большинство людей идет вторым путем.

Нет заботы беспрерывнее и мучительнее для человека, как оставшись свободным, сыскать поскорее того, перед кем преклоняться и кому бы передать поскорее тот дар свободы, с которым это несчастное существо рождается.

Большую часть своей жизни я прожила в Советском Союзе. У коммунизма был безумный план - переделать "старого человека", ветхого Адама. И это получилось. Может быть, единственное, что получилось. За семьдесят с лишним лет был выведен отдельный человеческий тип - homo soveticus. Одни считают, что это трагический персонаж, другие называют его "совком". Кто же он? Мне кажется, я знаю этого человека, он мне хорошо знаком, я рядом с ним, бок о бок, прожила много лет. Он - это я. Это мои знакомые, друзья, родители. Мой отец, он недавно умер, до конца жизни оставался коммунистом.

Я написала пять книг, но на самом деле почти сорок лет я пишу одну книгу. Веду русско-советскую хронику: революция, ГУЛАГ, война, Чернобыль, распад "красной империи"... Шла следом за советским временем. Позади море крови и гигантская братская могила. В моих книгах "маленький человек" сам рассказывает о себе. Его никто никогда ни о чем не спрашивает, он исчезает бесследно, унося свои тайны с собой. Я иду к безмолвным. Слушаю, выслушиваю, подслушиваю. Улица для меня - хор, симфония. Бесконечно жаль, сколько всего сказано, прошептано, выкрикнуто в темноту... Все это блеснуло и тут же исчезает, а сегодня исчезает особенно быстро. Мы быстро стали жить.

В каждом из нас есть кусочек истории, у кого-то он большой, у кого-то маленький, а из всего этого получается большая история. Большое время. Я ищу человека потрясенного, человека, который поражен тайной жизни, другим человеком. Иногда у меня спрашивают: неужели люди так красиво говорят? Человек никогда так красиво не говорит, как в любви и возле смерти. Мы, люди из социализма, похожи и не похожи на остальных людей, у нас свои представления о героях и мучениках. Особые отношения со смертью.

Голоса... Голоса... Они живут во мне... Преследуют меня...

Вот рассказ... "Я так любил нашу тетю Олю. У нее были длинные волосы, красивый голос. Когда я вырос, я узнал, что тетя Оля донесла на своего родного брата, и тот сгинул где-то в лагере. В Казахстане. Уже она была старая, я спросил ее: "Тетя Оля, зачем ты это сделала? Ты жалеешь о своем поступке?" - "Я тогда была счастлива. Меня любили". Понимаете, нет химически чистого зла. Зло - это не только Сталин, но и красивая тетя Оля".

Я слышала эти голоса с детства. В белорусской деревне, где я росла, после войны остались одни женщины, с утра до темноты они работали, а вечером боялись своих пустых хат, выходили на улицу, сидели на лавочках. Говорили о войне, о Сталине, о горе. Это от них я услышала, что страшнее всего было смотреть на войну весной и осенью, когда птицы улетали и возвращались, они не знали человеческих дел. Попадали под артиллерийские обстрелы. Тысячами падали на землю.

Женщины вспоминали то, что я не могла понять детским умом, но запомнила. Как жгли деревни вместе с людьми. Те, кто успел убежать и спрятаться в болоте, вернулись через несколько дней на черное пустое место. Ни одного человека, только зола. И две случайно забытых в колхозном саду лошади. "Мы думали, как же людям не стыдно было творить такое при животных? Лошади же на них смотрели..."

То, что я слышала на улице, я не могла найти в книгах, которые были в доме моих родителей, сельских учителей. Как и все, я носила значок с кудрявым мальчиком Лениным. Мечтала стать пионеркой, затем комсомолкой. Я прошла этот путь до конца...

Воспоминания – капризный инструмент. Человек складывает туда все: как он жил, что читал в газетах, слышал по телевидению, кого встретил в жизни. Наконец, счастлив он или не счастлив. Свидетели меньше всего свидетели, а актеры и творцы. Невозможно приблизиться к реальности вплотную, между реальностью и нами - наши чувства. Понимаю, что имею дело с версиями, у каждого своя версия, а уже из них, из их количества и пересечений рождается образ времени и людей, живущих в нем.

Именно там, в теплом человеческом голосе, в живом отражении прошлого скрыта первозданная радость и обнажается неустранимый трагизм жизни. Ее хаос и страсть. Единственность и непостижимость. Все - подлинник.

Я писала историю "домашнего", "внутреннего" социализма. Как он жил в человеческой душе. Меня интересовало то, что большая история не замечает. Пропущенная история. История чувств: что человек понял о себе, добыл из себя. Весь мир его жизни. Самое маленькое и человеческое. Записывала в квартирах и деревенских хатах, на улице и в кафе, в поезде. Среди мира и на войне. В Чернобыле.
Стенд с книгами и портретом Светланы Алексиевич на Франкфуртской книжной ярмарке

Стенд с книгами и портретом Светланы Алексиевич на Франкфуртской книжной ярмарке

Страдание - наш дар и проклятие. Великий спор русской литературы: Солженицын утверждал, что страдание делает человека лучше, из лагеря человек выходит как из чистилища, а Шаламов был уверен, что лагерный опыт развращает человека, лагерный опыт нужен только в лагере. Время показало, что Шаламов был прав. Человек, который остался после социализма, знал только, как жить в лагере.

90-е годы... Все говорили о свободе... Ждали праздника, а вокруг была разрушенная страна. Устаревшие заводы закрывались, стали мертвыми бесчисленные военные городки, миллионы безработных, а плохое жилье стало платным, и медицина платная, и образование. Кругом обломки... Открыли для себя, что свобода - это праздник только на площади, а в жизни - это что-то совсем другое. Свобода - это капризный цветок, он не может вырасти в любом месте из ничего. Только из наших мечтаний и иллюзий.

Помню свое потрясение, когда в зале суда, где начался суд над моей книгой "Цинковые мальчики", меня обвинили в клевете на советскую армию, я увидела мать одного погибшего солдата. Первый раз мы с ней встретились у гроба ее сына, это был единственный ее сын, она вырастила его сама. Увидев меня, она закричала: "Расскажи всю правду! Взяли в армию. Он - столяр, дачи генералам ремонтировал. Его даже стрелять не научили. Отправили на войну − и там убили в первый месяц". В суде я ее спросила: "Что вы здесь делаете? Я написала правду". – "А мне не нужна твоя правда! Мне нужен сын – герой".

Бедный страшный "красный человек"!

Девяностые... Прекрасные годы, самое лучшее, что было в моей жизни. Глоток свободы. Что говорят о них?

"Если о девяностых, то я бы не сказал, что это были красивые годы, они были отвратительные. Произошел переворот в умах на 180 градусов... Кто-то не выдержал и сошел с ума, кто-то покончил с собой. На улицах все время стреляли. Убили огромное количество людей. Каждый день шли разборки. Делили Россию... Урвать, успеть, пока другие не успели..."

Мало выигравших, больше проигравших. Через двадцать лет молодые опять читают Маркса. Мы думали, что коммунизм мертв, а это хроническое заболевание. Ведут на кухнях те же разговоры: что делать и кто виноват? Мечтают о своей революции. По социологическим опросам выбирают - Сталина, "сильную руку" и социализм. Конец "красного человека" откладывается....

Перед революцией 17-го года русский писатель Александр Грин писал: "А будущее как-то перестало стоять на своем месте". И теперь будущее опять не на своем месте... В России и в моей маленькой Беларуси тысячи молодых людей выходят на улицу. Сидят в тюрьмах. И опять говорят о свободе.

Иногда я думаю, зачем я спускалась в ад? Чтобы найти человека...
Светлана Алексиевич, блестящий мастер художественно-документальной прозы, удостоена Премии мира немецких книготорговцев. Одним из первых ее поздравил корреспондент DW.

Автора таких книг, как "Цинковые мальчики", "У войны не женское лицо", "Чернобыльская молитва", хорошо знают в Германии. Книги Светланы Алексиевич переводятся на немецкий, издаются и переиздаются. Она какое-то время жила и работала в Германии, но потом вернулась в Минск. Телефонный звонок DW с поздравлениями стал одним из первых.

Deutsche Welle: Ваши ощущения, когда вы узнали, что награждены Премией мира, одной из самых известных в Германии? Многие из тех, кто ее получил, кстати говоря, становились лауреатами Нобелевской премии: Альберт Швейцер, Герман Гессе, Орхан Памук...

Светлана Алексиевич: Такие вещи не воспринимаешь лично, это акт поддержки всем белорусам, которые оказались в такой ситуации. Конечно, можно сказать, что либеральный рывок задохнулся на всем пространстве бывшего СССР - кроме Прибалтики, наверно, - но в Беларуси это особенно жутко. Люди сидят в тюрьме, кого-то, как меня, не печатают. Мне не дают выступать, встречаться с людьми, делается все, чтобы меня замолчать. Меня как бы нет. Но вот такие вещи - это поддержка, и не только меня, а многих белорусов, которые сегодня живут с чувством поражения.

- Но, несмотря на то, что в Беларуси вам приходится нелегко, вы все-таки вернулись туда полтора года назад.

- Это понятно и по-человечески, и с точки зрения писательской. Пока меня не было здесь, умерли мои отец и мать. Уже семь лет моей внучке. Такой прекрасный возраст! Мы с ней дружим, она называет меня Светой. Учит меня технике современной: "Ну как ты не понимаешь?!" Ну, а что касается литературы, то ведь я как писатель работаю в таком жанре, в котором надо жить среди народа, слышать его голос. Для меня это очень важно. Я заканчивала последнюю, пятую книгу из цикла "Красный человек" - "Время second-hand ", и мне очень важно было услышать, что поменялось, какими стали интонации. Мое ухо - на улице. Так что для меня такой вопрос не стоял: где жить. Я уеду отсюда, только если будет угроза для моей жизни. А так я дома.

Известная белорусская писательница и журналистка Светлана Алексиевич удостоена Премии мира немецких книготорговцев, которой награждаются выдающиеся деятели культуры и науки.
"Чернобыльская молитва" - пророчество Светланы Алексиевич
Светлана Алексиевич: Революционизировав общество, власть в Беларуси сделала за оппозицию ее работу

- Ваш жанр, жанр художественно-документальной прозы, редкий для русской литературы...

- Я бы не сказала, что он - совершенно новый жанр для русской литературы или для белорусской. Была книга Федорченко о Первой мировой войне. Она называлась "Народ на войне". Федорченко работала в госпитале и записывала разговоры с людьми. Потом были другие книги: "Я из огненной деревни" Алеся Адамовича, Янки Брыля и Владимира Колесника, "Блокадная книга" Адамовича и Даниила Гранина. То есть примеры есть.

Что касается того, почему я выбрала именно этот жанр, - это просто мой жанр. Я мир воспринимаю через голоса. Я ведь выросла в белорусской деревне, а белорусская деревня после войны - это были одни женщины. Я училась воспринимать жизнь с женского голоса. Не случайно моя первая книга - это книга о женщинах на войне. Речь идет о воздухе нашей жизни. Я жила в славянской деревне, где все выговаривается, где вся беда (а мы люди беды и страданий) выносится на улицу, проговаривается... Это выше тебя, этот жанр не только тебе принадлежит.

- У вас есть какая-то высшая цель? Некоторые писатели хотят хотя бы немного изменить мир, сделать его лучше. А вы?

- Работая над циклом книг о "красном человеке", я хотела создать энциклопедию нашей жизни. Потому что коммунизм - это как вирусное заболевание, никто из нас не может сказать, что мы с ним расстались и оно больше не повторится. Нет, оно проявится в каких-то других формах, других ипостасях. Вот я проехала по России, и снова вокруг - ощущение несправедливости, ожидание революции, желание опять все поменять, опять все разделить. Очень сильное желание. И об этом тоже моя книга. Ведь речь идет об уникальном опыте - кровавом, очень страшном, развращающем человеческую душу и поднимающем ее, и я хотела сказать об этом правду.
Смотреть видео 01:39
Светлана Алексиевич награждена за гражданское мужество

Причем я даю слово и жертвам, и палачам, а то палачи всегда у нас куда-то исчезают. Мы - общество жертв, а палачи обычно исчезают. Мне удалось найти некоторых: пусть тоже скажут, объяснят свои мотивы... И они объясняют, идейно объясняют. Я рассказывала в "Цинковых мальчиках" о войне в Афганистане. Шли на войну хорошие ребята, часто дети сельских учителей, врачей, которые были воспитаны в вере в коммунистические идеалы, а потом становились убийцами. У нас все настолько перепутано, добро и зло, все так перемешалось, что очень важно было об этом говорить. Мы мало знаем про себя, про свое прошлое, мы даже не проговорили его, мы его запечатали. Вот немцы смогли разобраться со своим прошлым. Это сделали интеллектуалы, изменив массовое сознание. Мы же этого не сделали.
В Германии вышла книга Светланы Алексиевич "Время секонд хэнд", завершающая ее знаменитый художественно-документальный цикл "Голоса Утопии". Немцы потрясены этой книгой.

Нет практически ни одной крупной немецкой газеты, ни одного популярного радиоканала, которые бы не откликнулись на книгу Светланы Алексиевич "Время секонд хэнд", которая вышла в Германии, в издательстве Hanser, одновременно с русским изданием. Общее и главное чувство немецких рецензентов - потрясение. "Порой невыносимо тяжело заглядывать в души людей, переживших крушение советского социализма", - признается рецензент газеты Frankfurter Allgemeine. Ему вторит издание Börsenblatt: "Эта печальная книга вызывает у читателя боль и сострадание к людям, о которых рассказывает". А критик еженедельника Der Spiegel пишет о "потрясающей читателя человеческой панораме на развалинах социализма". Его, кстати говоря, больше всего поразил старый коммунист Василий, которого в 1937 году арестовали вместе с женой. Она погибла в лагерях, а он, узнавший все ужасы допросов в НКВД, был счастлив, когда спустя много лет ему вновь вручили партийный билет.

Эпоха остановившегося времени

Но в "документальном романе" Светланы Алексиевич (так определяет жанр книги автор статьи в Berliner Zeitung) речь идет не только о стариках, слепо веривших и продолжающих верить в коммунистические идеалы. Книга рассказывает обо всем сегодняшнем "постсоветском", как принято говорить, о всей советской цивилизации, которая продолжает существовать, о том, как живуча психология "красного человека" (выражение Алексиевич). Десять лет она работала над своей новой книгой, встречалась и беседовала с людьми разных поколений, профессий и социальных слоев, с проигравшими, обделенными, аутсайдерами (таких намного больше в книге) и с теми, кто разбогател, сделал карьеру в эпоху "секонд хэнд" - эпоху остановившегося времени.

Перед нами проходит череда человеческих правд, поразительных даже для того, кто сам в этом живет, а уж для немецкого читателя - и подавно. "Я пытаюсь честно выслушать всех участников социалистической драмы", - говорит автор в самом начале повествования.

Сделано "Время секонд хэнд" так же, как и давно ставшие знаменитыми, переведенные на многие языки (в том числе и на немецкий) книги Светланы Алексиевич "У войны не женское лицо", "Цинковые мальчики", "Последние свидетели" и другие… Минимум авторского комментария. Полифония голосов. "Никто так не умеет слушать и слышать, как она", - говорит в интервью Börsenblatt немецкий издатель Алексиевич Элизабет Руге (Elisabeth Ruge). Börsenblatt выпускает Союз немецкой книготорговли, присудивший в этом году Светлане Алексиевич Премию мира - самую престижную награду, которой удостаиваются в Германии интеллектуалы. Премию присудили за прежнее творчество, еще до выхода в свет книги "Время сэконд хэнд".

Инстинкт сострадания

В книге много слез. Слез страха, ярости, страданий. Но плачут люди чаще всего не из-за прошлого, а из-за настоящего. Большинство тех, чьи голоса в ней звучат, - это голоса людей, которых, как замечает газета Frankfurter Allgemeine, "до Алексиевич никто не спрашивал и не выслушивал". Рецензент Berliner Zeitung пишет об удивительном "инстинкте сострадания", которым обладает Алексиевич. "Время секонд хэнд" написано не историком и не политологом. Светлана Алексиевич, по ее собственным словам, смотрит на мир глазами гуманитария.

Светлана Алексиевич, блестящий мастер художественно-документальной прозы, удостоена Премии мира Союза немецких книготорговцев.
Светлана Алексиевич удостоена Премии мира немецких книготорговцев
"Чернобыльская молитва" - пророчество Светланы Алексиевич

Это вовсе не означает, что она прощает людям все. "У коммунизма был безумный план - переделать "старого" человека, ветхого Адама, - пишет Алексиевич. - И это получилось… Может быть, единственное, что получилось". И с горечью добавляет: "Человек не замечал своего рабства, он даже любил свое рабство". Это в прошлом. А что сегодня? Сегодня в обществе вновь появился спрос на Советский Союз, на культ Сталина. Возрождаются идеи "великой империи", "особого русского пути", тоска по сильной руке…

Но было бы слишком просто сваливать всю вину за катастрофы и разочарования последних двадцати пяти лет на "дикий капитализм", на Путина или Лукашенко. Многие сегодняшние проблемы уходят своими корнями в советское прошлое, подчеркивает Berliner Zeitung. "Советского Союза нет, но советский человек живет", - цитирует газета Светлану Алексиевич. "Коммунизм - это болезнь, вирус, - убеждена писательница, - и эта болезнь возвращается снова и снова". Порой между строк книги проглядывает отчаяние. Алексиевич надеялась, что свобода изменит людей, но они отвыкли от свободы. "Красного человека" отучили от свободы за долгие годы советской власти, и в этом - истинная трагедия эпохи.

О каких бы потрясениях прошлого ни писала Светлана Алексиевич - об афганской войне, чернобыльской катастрофе, "диссидентских кухнях" советской эпохи - она всегда пытается заглянуть в будущее. Заглянуть, так сказать, глазами своих героев, своих собеседников. Если судить по книге "Время сэконд хэнд", это будущее ее пугает, отмечают многие немецкие рецензенты. Пугают сегодняшнее равнодушие в обществе, ксенофобия, готовность к насилию... Страшновато читать: "Пусть все сдохнут. Буду жить для себя". Или: "Ненавижу!!! - Кого? - Всех!" И горькое: "У нас каждый обязательно кого-то ненавидит... Много ненависти в воздухе. До человека нельзя дотронуться".

"Время сэконд хэнд" - последняя книга, кульминационный пункт грандиозной эпопеи советской жизни, созданной Светланой Алексиевич. Эпопеи, части которой издаются и переиздаются и в Германии. Уже в октябре выходит на немецком книга "У войны не женское лицо", в начале будущего года - "Последние свидетели", готовится второе издание "Цинковых мальчиков"... Печально сознавать, что в России Алексиевич публикуется куда меньше, не говоря уже о ее Беларуси, где творчество Алексиевич властями фактически игнорируется.
Белорусская писательница, ставшая лауреатом Нобелевской премии по литературе, рассказала о своей реакции на запоздалое поздравление от Лукашенко и о том, почему Путин – это надолго.

Буквально через день после того, как стало известно, что белорусская писательница Светлана Алексиевич получила Нобелевскую премию по литературе, она приехала на встречу с журналистами в Германию, где в переводе издавались и даже переиздавались все ее книги. Простуженная и практически не спавшая из-за ночного перелета, в берлинский пресс-центр, расположенный прямо около бундестага, она добиралась на такси. Машина с трудом подъехала к зданию – дороги были заблокированы участниками проходившей здесь многотысячной демонстрации против зоны свободной торговли между ЕС и США.

Акцию протеста такого размаха сегодня едва ли можно увидеть в Беларуси, куда писательница вернулась после более чем 10 лет жизни за рубежом. О страхе белорусов, не готовых выходить на улицы, а также о том, что происходит сегодня в России и на Украине, и шел, в общем-то, разговор с немецкой прессой – политика явно волновала журналистов куда больше, чем литература. Судя по всему, саму Светлану Алексиевич тоже.
Светлана Алексиевич раздает автографы

Светлана Алексиевич раздает автографы после пресс-конференции в Берлине

Натянутые поздравления

"Честно говоря, я была очень удивлена, но он действительно нашел в себе силы и переступил через свое негативное отношение ко мне", - так прокомментировала писательница вопрос корреспондента DW о запоздалом поздравлении Лукашенко: оно появилось спустя более шести часов после заявления Нобелевского комитета о присуждении ей премии по литературе. Перемену в настроении белорусского лидера, чьим оппонентом она является долгие годы, писательница считает тактическим ходом: "Я думаю, это связано с тем, что Россия перестала давать ему деньги, в том числе и из-за того, что хочет разместить в Беларуси свою авиабазу. А Лукашенко тянет с этим, но не потому, что действительно против – он просто торгуется".

По словам Алексиевич, это "известная игра" белорусского президента: когда отношения с Россией портятся, он поворачивается к Европе: "За это время там меняется руководство, приходят новые люди, которые думают, что переиграют Лукашенко. На наших глазах такое было уже раз пять". В такие периоды, поясняет Алексиевич, в стране не трогают оппозицию и терпят инакомыслие. В то же, что благодаря Нобелевской премии отношение к ней со стороны власти, годами не позволявшей даже печатать в Беларуси ее книги, на деле поменяется в лучшую сторону, она не верит. "У меня много больших международных премий, и это никогда не влияло на нашу власть", - отмечает Светлана Алексиевич.
Цветы для Светланы Алексиевич от журналистов из Беларуси

Цветы для Светланы Алексиевич от журналистов из Беларуси

Впрочем, куда больше скупых заявлений чиновников нобелевского лауреата поразило ликование обычных людей: "Они выходили из домов, плакали, обнимали друг друга, кто-то успел купить цветы. Я была потрясена. Я поняла, что вот этой униженной, забитой стране, которая все время живет в страхе, нужен был какой-то символ, какое-то чудо. Поэтому и была такая реакция – люди вдруг смогли как-то распрямиться".

Разочарование в человеческой природе

Кстати, официальная Москва также не спешила с поздравлениями пишущей на русском языке писательнице: ее, правда, поздравил министр культуры, но вот высшее руководство предпочло отмолчаться. "Я на первой пресс-конференции (после сообщения о присуждении премии. – Ред.) сказала, что Украину оккупировали. Тут вся любовь Путина и Медведева ко мне и кончилась", - рассуждает Алексиевич.
Контекст
Светлана Алексиевич: "Я не люблю мир Берии, Сталина, Путина, Шойгу"

Нобелевский лауреат по литературе призвала "не поддаваться соглашательству", на которое рассчитывают тоталитарные режимы. (08.10.2015)
Светлану Алексиевич поздравляют в Германии
Нобелевская премия Алексиевич сделает Беларусь более узнаваемой в мире
Комментарий: Инстинкт сострадания Светланы Алексиевич

Несмотря на радость от присуждения ей Нобелевской премии, во время встречи с журналистами Алексиевич не раз упоминала о своей усталости и разочаровании. Писательница, которая "30 лет занималась историей красного человека", признается, что не может объяснить, почему общество, еще в 1990-х мечтавшее о свободе, готово повернуть назад: "Красный человек сегодня мутирует. Он хочет, чтобы была шенгенская виза, чтобы была хотя бы маленькая машина, чтобы он мог поехать в Египет и чтобы была советская власть".

Особенно поражает ее происходящее в данный момент в России. "Перерождение Путина и интеллигенции, то, что многие стали державниками, государственниками, – это большое потрясение и внутреннее разочарование в природе человеческой", – отмечает писательница. Одну из причин она видит в том, что "обобранному", "обманутому" народу не остается ничего другого, кроме как верить в собственное величие. "Россию унижают, кругом враги - повсюду это примитивное обывательское мнение, которому даже интеллигенция поддалась", – сожалеет лауреат самой престижной литературной премии в мире.

Писательница рассказала, как, идя по Москве, увидела бедно одетую женщину с плакатом, на котором было написано, что пора сажать национал-предателей. Алексиевич спросила, кто же это такие. "А вот те, кто против Путина, кто за хохлов", – услышала она в ответ. Про санкции женщина слушать не захотела, заявив, что "и раньше жили без пармезана, и теперь проживем". "Самое главное, что с людьми сегодня невозможно разговаривать, – комментирует Светлана Алексиевич. – И дело даже не столько в Путине, сколько в том, что кусочек Путина есть в каждом русском человеке – по крайней мере, в большинстве, в 86 процентах".
В немецкой газете Frankfurter Allgemeine весной 2014 года вышло эссе Светланы Алексиевич - блестящего мастера художественно-документальной прозы, автора таких книг, как "У войны не женское лицо", "Цинковые мальчики", "Чернобыльская молитва", "Время секонд хэнд", лауреата Нобелевской премии по литературе - 2015. DW публикует это эссе с некоторыми сокращениями.

...Рейтинг Путина зашкаливает. До оккупации Крыма довольны деятельностью президента были 27%, а сейчас – 67% населения. После долгих лет унижения все хотят "маленькой победоносной войны". Все настроены на реванш за 1991-й год. Поражает, что даже молодежь заражена имперскими амбициями. "Классный мужик Путин, - это первое, что я услышала на московском вокзале. - Севастополь - русский город. Крым должен быть наш".

Говорят: Путин… автократия… Но автократия живет не в вакууме. Речь должна идти о коллективном Путине. Крым - это болезненная тема. До XVIII века он был татарский, с XVIII до XX века - Крым русский. Поэтому Крым – наш, у нас его несправедливо отнял по пьянке Хрущев и задарил Украине. А сколько там русских могил! И мнения поляризуются: от "спасем наших братьев", до "надо сбросить на хохлов пару атомных бомб".

Недалеко от Красной площади я наблюдала такую картину: двое молодых людей стояли с плакатом: "Прохожий! Сколько детей, братьев, соседей ты готов похоронить, чтобы Крым стал частью России?" При мне ребят обзывали фашистами, бандеровцами, американскими прихвостнями. Крыли матом. Старые женщины плевали в них. Порвали плакат. Какие-то мужики с распахнутыми полушубками и массивными крестами на груди привели омоновцев: "Заберите этих юродивых в участок, а то мы им суд Линча устроим". Подъехал полицейский автозак и ребят увезли...
Контекст
Светлана Алексиевич стала лауреатом Нобелевской премии по литературе

Пишущая на русском языке белорусская писательница Светлана Алексиевич стала лауреатом Нобелевской премии по литературе 2015 года. (08.10.2015)
Светлана Алексиевич: Перерождение Путина меня потрясло
Страшный бедный "красный человек"
Светлана Алексиевич: "Мы - общество жертв"
Светлана Алексиевич: спуститься в ад, чтобы найти человека
Контекст
Светлана Алексиевич: Ползучая эволюция лучше Майдана

Путин сделал ставку на низменные инстинкты и выиграл. Даже если бы завтра Путина не стало, куда бы мы делись от самих себя?

Я присутствовала на двух митингах: за войну и против войны. Митинг за победу в Крыму собрал 20 тысяч человек с плакатами: "Русский дух непобедим!", "Не отдадим Украину Америке!", "Украина, свобода, Путин". Молебны, священники, хоругви, патетические речи - какая-то архаика. Шквал оваций стоял после выступления одного оратора: "Русскими войсками в Крыму захвачены все ключевые стратегические объекты. Заблокированы органы местного самоуправления, места дислокации украинских войск. Взяты под контроль вокзалы, аэропорты, узлы связи…" Я оглянулась: ярость и ненависть на лицах. Как совмещается все это с хорошей одеждой, современными машинами и кафе, поездками в отпуск в Майами или в Италию?

На митинг против войны собралось всего несколько тысяч человек, шли и скандировали: "Миру - мир! Нет войне!", "Юродивые! - кричали им с тротуаров. - Враги России! Хотите НАТО с базой в Севастополе?" Вот рядом со мной стоят два человека, и я вижу, как у них наливаются кровью глаза...

В такие минуты мне вспоминаются документальные кадры ввода русских войск в Крым: шли "камазы", военные тягачи, бронетехника. Вокруг раскрытых люков сидели солдаты, у них на всю мощь гремели магнитофоны. Неслась на всю мощь песня: "Праздник к нам приходит! Праздник к нам приходит!" У этих ребят с Рязани, Твери, Сибири не было денег приехать в Крым туристами, приехали на бронетранспортере. Я где-то это уже видела: на советской войне в Афганистане. То же вранье и невозмутимость диктаторов: "По просьбе правительства Афганистана введен ограниченный контингент советских войск... Наши войска вошли в Афганистан, чтобы туда не вошли американцы... Наши границы на замке..." Через десятки лет тот же сценарий повторился - в Абхазии, Грузии...

Надвигается что-то страшное и кровавое. Мой отец - белорус, мать - украинка. И так у многих. Триста лет мы жили в одной стране. Смешалось все: семьи, культура. Первую и Вторую мировую войну прошли вместе. Самое страшное, что можно представить - войну России и Украины. Чужих в этой войне не будет. И победителей тоже...

Сегодня друзья написали, что у них на Украине началась всеобщая мобилизация, по Крещатику ходят люди в камуфляжной форме, оружие в чехлах. Бой барабанов. "Куда собрались?" - "Москалей потрошить за Крым".

Страшно! Непонятно! Как у Толстого: никто этой войны не хочет, а она надвигается.

Но даже в такие минуты украинцы умеют смеяться. Рассказывают свежие анекдоты. У Януковича спрашивают: "Как это Путин напал на Украину?" - "Я его попросил". - "А как вы до этого додумались?" - "Он меня попросил".

Бывший полковник КГБ льстит себе мыслью, что останется в истории собирателем русских земель. Как написано в летописи: "Отсюда есть и пошла земля русская". Кому-то в Кремле кажется, что Донецк и Харьков - это тоже русская земля. Жители Крыма могли бы проголосовать за возврат в состав России и без подсказки Москвы, потому что русских там большинство. Но, похоже, Кремлю нравится поиграть мускулами. Попугать. Они там, в Кремле, не могут поверить, что на Украине произошел не нацистский переворот, а народная революция. Справедливая. Украинцы увидели брошенные имения этих господ с позолоченными унитазами. Как номенклатура советского времени, они думали, что власти позволено все, и она неответственна перед обществом. Но люди за 20 лет изменились. Первый Майдан вырастил второй Майдан. Люди сделали вторую революцию, теперь важно, чтобы политики ее опять не проиграли.

Недалеко от моего дома в Минске стоит памятник украинскому кобзарю Тарасу Шевченко. Каждое утро я вижу, что памятник обсыпан цветами, догорают поминальные свечи. Первые дни на тех, кто приходит сюда, составляли протоколы, везли в полицейский участок. Тогда таких людей было десятки, а теперь сотни. Полицейские не могут арестовать всех людей, утром к памятнику приезжает машина и арестовывает цветы. Но я знаю, что утром будут новые цветы...
Мы знакомим вас с нобелевской речью белорусской писательницы Светланы Алексиевич, произнесенной ею в Стокгольме 7 декабря в связи с награждением Нобелевской премией по литературе 2015 года. Так называемая Нобелевская лекция является важной составляющей церемонии награждения лауреатов самой престижной международной премии. DW публикует ее с некоторыми сокращениями.
Светлана Алексиевич

Я стою на этой трибуне не одна. Вокруг меня голоса, сотни голосов, они всегда со мной. С моего детства. Я жила в деревне. Мы, дети, любили играть на улице, но вечером нас, как магнитом, тянуло к скамейкам, на которых собирались возле своих домов или хат, как говорят у нас, уставшие бабы. Ни у кого из них не было мужей, отцов, братьев, я не помню мужчин после войны в нашей деревне – во время Второй мировой войны в Беларуси на фронте и в партизанах погиб каждый четвертый беларус. Наш детский мир после войны – это был мир женщин. Больше всего мне запомнилось, что женщины говорили не о смерти, а о любви. Рассказывали, как прощались в последний день с любимыми, как ждали их, как до сих пор ждут. <…>

От голоса к голосу

Флобер говорил о себе, что он человек – перо, я могу сказать о себе, что я человек – ухо. Когда я иду по улице, и ко мне прорываются какие-то слова, фразы, восклицания, всегда думаю: сколько же романов бесследно исчезают во времени. В темноте. Есть та часть человеческой жизни – разговорная, которую нам не удается отвоевать для литературы. Мы ее еще не оценили, не удивлены и не восхищены ею. Меня же она заворожила и сделала своей пленницей. Я люблю, как говорит человек... Люблю одинокий человеческий голос. Это моя самая большая любовь и страсть.

Мой путь на эту трибуну был длиной почти в сорок лет: от человека к человеку, от голоса к голосу. Не могу сказать, что он всегда был мне под силу этот путь – много раз я была потрясена и испугана человеком, испытывала восторг и отвращение, хотелось забыть то, что я услышала, вернуться в то время, когда была еще в неведении. Плакать от радости, что я увидела человека прекрасным, я тоже не раз хотела.

Я жила в стране, где нас с детства учили умирать. Учили смерти. Нам говорили, что человек существует, чтобы отдать себя, чтобы сгореть, чтобы пожертвовать собой. Учили любить человека с ружьем. Если бы я выросла в другой стране, то я бы не смогла пройти этот путь. Зло беспощадно, к нему нужно иметь прививку. Но мы выросли среди палачей и жертв. Пусть наши родители жили в страхе и не все нам рассказывали, а чаще ничего не рассказывали, но сам воздух нашей жизни был отравлен этим. Зло все время подглядывало за нами.

Я написала пять книг, но мне кажется, что все это одна книга - книга об истории одной утопии.

Варлам Шаламов писал: "Я был участником огромной проигранной битвы за действительное обновление человечества". Я восстанавливаю историю этой битвы, ее побед и ее поражений. Как хотели построить Царство Небесное на земле. Рай! Город солнца! А кончилось тем, что осталось море крови, миллионы загубленных человеческих жизней. Но было время, когда ни одна политическая идея XX века не была сравнима с коммунизмом (и с Октябрьской революцией, как ее символом), не притягивала западных интеллектуалов и людей во всем мире сильнее и ярче. <…>

Двадцать лет назад мы проводили "красную" империю с проклятиями и со слезами. Сегодня уже можем посмотреть на недавнюю историю спокойно, как на исторический опыт. Это важно, потому что споры о социализме не утихают до сих пор. Выросло новое поколение, у которого другая картина мира, но немало молодых людей опять читают Маркса и Ленина. В российских городах открывают музеи Сталина, ставят ему памятники.

"Красной" империи нет, а "красный" человек остался. Продолжается.

Мой отец, он недавно умер, до конца был верующим коммунистом. Хранил свой партийный билет. Я никогда не могу произнести слово "совок", тогда мне пришлось бы так назвать своего отца, родных, знакомых людей. Друзей. Они все оттуда – из социализма. Среди них много идеалистов. Романтиков. Сегодня их называют по-другому – романтики рабства. Рабы утопии. Я думаю, что все они могли бы прожить другую жизнь, но прожили советскую. Почему? Ответ на этот вопрос я долго искала – изъездила огромную страну, которая недавно называлась СССР, записала тысячи пленок. То был социализм и была просто наша жизнь. По крупицам, по крохам я собирала историю "домашнего", "внутреннего" социализма. То, как он жил в человеческой душе. Меня привлекало вот это маленькое пространство – человек… Один человек. <…>

Маленький большой человек

Что делаю я? Я собираю повседневность чувств, мыслей, слов. Собираю жизнь своего времени. Меня интересует история души. Быт души. То, что большая история обычно пропускает, к чему она высокомерна. Занимаюсь пропущенной историей. Не раз слышала и сейчас слышу, что это не литература, это документ. А что такое литература сегодня? Кто ответит на этот вопрос? Мы живем быстрее, чем раньше. Содержание рвет форму. Ломает и меняет ее. Все выходит из своих берегов: и музыка, и живопись, и в документе слово вырывается за пределы документа. Нет границ между фактом и вымыслом, одно перетекает в другое. Даже свидетель не беспристрастен. Рассказывая, человек творит, он борется со временем, как скульптор с мрамором. Он – актер и творец.

Меня интересует маленький человек. Маленький большой человек, так я бы сказала, потому что страдания его увеличивают. Он сам в моих книгах рассказывает свою маленькую историю, а вместе со своей историей и большую. Что произошло и происходит с нами еще не осмыслено, это надо выговорить. Для начала хотя бы выговорить. Но пробиться к человеческой душе трудно, она замусорена суевериями века, его пристрастиями и обманами. Телевизором и газетами...

Я была в 1980-е годы в Кабуле. Я не хотела больше писать о войне. Но вот я на настоящей войне. Всюду люди войны, вещи войны. Время войны…

Я видела загрузку "черного тюльпана" (самолета, который увозит на Родину цинковые гробы с погибшими)… А в наших газетах писали об аллеях дружбы, которые сажают советские солдаты. <…>

Я видела, как наш "Град" превращает кишлаки в перепаханное поле. Была на афганском кладбище, длинном как кишлак. Где-то посредине кладбища кричала старая афганка. Я вспомнила, как в деревне под Минском вносили в дом цинковый гроб, и как выла мать. Это не человеческий крик был и не звериный… Похожий на тот, что я слышала на кабульском кладбище. <…>

Две катастрофы

Русская литература интересна тем, что она единственная может рассказать об уникальном опыте, через который прошла когда-то огромная страна. У меня часто спрашивают: почему вы все время пишите о трагическом? Потому что мы так живем. Хотя мы живем теперь в разных странах, но везде живет "красный" человек. Из той жизни, с теми воспоминаниями.

Долго не хотела писать о Чернобыле. Я не знала, как об этом написать, с каким инструментом и откуда подступиться? Имя моей маленькой, затерянной в Европе страны, о которой мир раньше почти ничего не слышал, зазвучало на всех языках, а мы, белорусы, стали чернобыльским народам. Первыми прикоснулись к неведомому. Стало ясно: кроме коммунистических, национальных и новых религиозных вызовов, впереди нас ждут более свирепые и тотальные, но пока еще скрытые от глаза. Что-то уже после Чернобыля приоткрылось…

Совпали две катастрофы: социальная – уходила под воду социалистическая Атлантида – и космическая – Чернобыль. Падение империи волновало всех: люди были озабочены днем и бытом, на что купить и как выжить? Во что верить? Под какие знамена снова встать? Или надо учиться жить без большой идеи? Последнее никому незнакомо, потому что еще никогда так не жили. Перед "красным" человеком стояли сотни вопросов, он переживал их в одиночестве. Никогда он не был так одинок, как в первые дни свободы. Вокруг меня были потрясенные люди. Я их слушала...

Упущенный шанс

Что с нами произошло, когда империя пала? Раньше мир делился: палачи и жертвы – это ГУЛАГ, братья и сестры – это война, электорат – это технологии, современный мир. Раньше наш мир еще делился на тех, кто сидел и кто сажал, сегодня деление на славянофилов и западников, на национал-предателей и патриотов. А еще на тех, кто может купить и кто не может купить. Последнее, я бы сказала, самое жестокое испытание после социализма, потому что недавно все были равны. "Красный" человек так и не смог войти в то царство свободы, о котором мечтал на кухне. Россию разделили без него, он остался ни с чем. Униженный и обворованный. Агрессивный и опасный. <…>

Беру на себя смелость сказать, что мы упустили свой шанс, который у нас был в 90-ые годы. На вопрос: какой должна быть страна – сильной или достойной, где людям хорошо жить, выбрали первый: сильной. Сейчас опять время силы. Русские воюют с украинцами. С братьями. У меня отец – беларус, мать – украинка. И так у многих.

Время надежды сменило время страха. Время повернуло вспять… Время сэконд-хэнд…

Теперь я не уверена, что дописала историю "красного" человека…

У меня три дома – моя белорусская земля, родина моего отца, где я прожила всю жизнь, Украина, родина моей мамы, где я родилась, и великая русская культура, без которой я себя не представляю. Они мне все дороги. Но трудно в наше время говорить о любви.
Нобелевский лауреат по литературе, белорусская писательница Светлана Алексиевич 8 марта дала эксклюзивное интервью Deutsche Welle. Мы публикуем его с незначительными сокращениями.

DW: Вы выступили в Кельне, выступали в Берлине, сразу после нашего интервью в боннской студии Deutsche Welle поедете в Гейдельберг, в вашей мартовской программе еще и Богота... Тяжелый график. Положение нобелевского лауреата обязывает?

Светлана Алексиевич: Я еще не обжила это состояние, поэтому пока не знаю. Но, во всяком случае, свободного времени у меня нет, и это очень грустно. Я, скорее, человек-одиночка, человек стола, я хотела бы сидеть и тихонько писать, думать. Хотя публичность дается мне легко (я в четвертом поколении - из учительской семьи, книги и разговоры - это, в общем-то, моя среда существования), но чтобы писать, надо очень много быть одному.

Что еще изменилось? Да Бог мой: нельзя никому слова сказать, что-нибудь скажешь - и это тут же появится в печати. Конечно, это немножко некомфортно.

- В вашем кельнском выступлении вы говорили и о том, что снова идет холодная война. Вы это чувствуете как-то особенно, как человек, который много писал о войне?

- Нет, я чувствую это, как человек, живущий там, внутри всего этого. Потому что Беларусь, как никакая другая страна, соединена с Россией. По-моему, она - единственный оставшийся коридор в Европу и единственное пространство, которое еще подвержено русскому влиянию, открытому русскому влиянию. То, что происходит в России, и у нас очень слышно. Ненависть, которая копится в обворованных, обманутых людях, ищет выхода. И эти процессы ненависти, в общем, достаточно грамотно направили вовне, против внешнего врага, произошла милитаризация сознания.

- То есть ненависть канализируется против выдуманного внешнего врага?

- Конечно. Это такая форма отвода вовне энергии, которая может взорвать что-то внутри. Ничего нового Путин здесь не изобрел, это политическая классика.

- Вы упомянули имя российского президента. Сейчас много говорят об автократии Путина. Но автократия ведь не существует в каком-то вакууме. Рейтинг Путина действительно зашкаливает...

- У меня была статья, которая называлась "Коллективный Путин". Я говорила там о том, что дело не в Путине. Путин просто аккумулировал желания - у кого ясные, у кого неясные - общества, которое действительно чувствовало себя униженным, обворованным, обманутым.

Мы - те, кто делал перестройку, - задавали себе, среди прочего, вопрос: "Почему молчит народ?" Когда я поездила по России, побывала в глубинке, я поняла, почему молчит народ: он не понял, что произошло, он не ждал этого. Перестройку сделала какая-то часть интеллигенции в больших городах во главе с Горбачевым. А остальные? Люди были в совершенной прострации, никакого капитализма не хотели. Может быть, это не совпадало с ментальностью русской... И когда Путин произнес: "Вокруг враги, мы должны быть сильными, нас должны уважать", - все встало на свои места. Вот так люди знают, как жить. И они опять сбились в мощное народное тело.

- В своей Нобелевской лекции вы говорили о двух катастрофах: социальной, связанной с крахом советской империи (о ней сейчас шла речь), и космической, как вы ее называете, - трагедии Чернобыля. В этом году - 30 лет чернобыльской катастрофе. Что для вас Чернобыль сегодня?

- Все мои друзья, которые умерли в последние десять лет, умерли от рака. И нет буквально ни дня, чтобы я не слышала от своих знакомых, что кто-то заболел или умер. Это было предсказано многими учеными еще в самом начале, в первые месяцы после аварии на Чернобыльской АЭС. Они говорили, что отойдут быстрые смерти, а потом начнется реакция на малые дозы радиации, которые мы пьем, едим, нюхаем. И сейчас это происходит. И власть хотела бы закрыть на это глаза. Сами себе они завели отдельные хозяйства, Лукашенко подают чистые продукты на стол. А остальные едят все то, что в продается магазинах... Так что нельзя сказать, что мы живем после Чернобыля. Мы живем в Чернобыле. И это - на бесконечное время.

- Вы пытаетесь работать в Беларуси, писать. А власти там вас, мягко говоря, не жалуют. Вас замалчивают, не дают встречаться с читателями. Почему вы все еще там живете?

- Я как раз вернулась в Беларусь, прожив 12 лет за границей. Я - писатель, который хочет и должен жить дома. Ведь "романы голосов", которые я делаю, я тку из воздуха жизни вокруг меня, из того, что я слышу, разговаривая с человеком, или ловлю случайно на лету, на улице, в такси, на рынке... Так что помимо личных причин (растет внучка, и по-человечески хочется быть рядом), были также профессиональные. Я вернулась, чтобы жить дома. И, кстати, вернулась где-то за полгода до того, как произошло превращение Путина, когда были сброшены уже все маски, когда программа сегодняшней России была совершенно раскрыта, стала очевидной... Мы потом только поняли, что это готовилось 20 лет. Мы были наивными романтиками, отсюда недоумение. Мы думали, что демократия просто придет, просто войдет в наши дома, сама по себе, - только оттого, что мы будем кричать на улицах: "Свобода! Свобода!"

- Скажите, а в вашей семье, самые близкие вам люди, разделяют ваши взгляды в том, что касается демократии?

- Не думаю. Мои родители не разделяли эти взгляды. Папа был коммунистом, он не мог расстаться с партбилетом. Это очень просто объяснить. Люди всегда жили в лагере (ведь так и говорили: социалистический лагерь). И нельзя представить, что человека выпустили за лагерные ворота - и он уже свободный. Так не бывает. Каждый находит в инерции жизни какую-то уловку, оправдание, какую-то нишу, возможность сохранить какое-то достоинство... Это в человеческой природе. На площадь выходит совсем немного людей. Скажем, люди в Беларуси увидели Майдан, увидели кровь, горящие автомобильные покрышки - и, конечно, испугались. Все хотят свободы, но хотят, чтобы эта красавица просто вдруг появилась откуда-то с небес. Но так не бывает.

- После выхода книги "Время секонд хэнд" вы говорили, что история "красного человека" дописана до конца. Действительно ли она завершена?

- Я сказала все, что могла сказать. Но уже в этой книге слышатся отзвуки чего-то нового и страшного, было ясно, что варится в российском котле, - и это совсем не то, что мы называем свободой. Готовится что-то, что будет большим для всех испытанием. Но все-таки "красный человек" уходит. Хотя уходит, к несчастью, с большой кровью. Ведь Империя не может исчезнуть мгновенно, за пять-десять лет.

- Над чем вы сейчас работаете?

- Сейчас я, конечно, уже очень устала и вряд ли могла быть поехать на войну и писать о войне. Я больше не могу видеть это человеческое безумие. Я исчерпала весь свой запас боли, противостояния ей и не могу понять, по какому праву один человек убивает другого. Это варварство. И мне кажется, что в XXI веке должны сражаться идеями. Надо договариваться друг с другом, а не убивать. А мы убиваем. Это говорит о том, что ХХ век еще продолжается. То есть календарно он, конечно, ушел, но ментально - нет, мы все еще те, из ХХ века, и мы не поменялись пока.

Но человек - это не только некая социальная или идейная сущность. Он - больше. А вокруг чего вертится жизнь? Это две вещи: Любовь и Смерть. И я пишу сейчас две книги, думаю о двух книгах: одна книга - о Любви, вторая - о Старости.

Profile

vin_o_321

March 2016

S M T W T F S
   1 2 3 4 5
6 7 8 9 10 11 12
131415 16 171819
20212223242526
2728293031  

Syndicate

RSS Atom

Style Credit

Expand Cut Tags

No cut tags
Page generated Jul. 8th, 2025 05:30 am
Powered by Dreamwidth Studios